Возвращение летом по семейным обстоятельствам из Москвы после годичного пребывания в группе Этери Тутберидзе в Санкт-Петербург. Взросление, изменение фигуры, проблемы с техникой, неудачное начало сезона. Затем еще одна смена тренера — переход от Алины Писаренко к Евгению Рукавицыну в начале ноября. Попытка исправить ситуацию до взрослого и юниорского чемпионатов России, на которую не хватило времени. Как результат — соответственно, десятое и 17-е места.

И теперь, пока Елена Радионова и Евгения Медведева, фигуристки, которым Саханович уступала золото юниорского мирового первенства, готовятся к завоеванию медалей взрослого чемпионата мира, Серафима пытается вернуться на тот уровень, с которого она так стремительно упала. Первым шагом на этом пути стало достойное выступление в недавнем финале Кубка России в Саранске, где с чистым произвольным прокатом фигуристка уступила только Алене Леоновой и Юлии Липницкой. Безудержные слезы на льду — свидетельство того, насколько тяжело дался этот шаг.

Когда мы с Серафимой готовились начать разговор в Академии фигурного катания Санкт-Петербурга, тема слез неожиданно возникла вновь: за стенкой в раздевалке рыдала спортсменка после неудачной тренировки.

- А вы часто плачете, когда что-то не получается?
- Да... Я понимаю, что это плохо, что так нельзя, но я очень эмоциональный человек. Если мне весело, то я смеюсь во весь голос, а если мне грустно, я рыдаю. Бросаюсь из крайности в крайность, а спокойной быть не могу.

- Это сильно мешает?
- Раньше мешало. Упаду с прыжка, начинаю рыдать и ездить по бортикам. Теперь я исправилась. Если делаю элемент, и он у меня не получается — я просто злюсь внутри себя. И стараюсь этой злостью заставить себя сконцентрироваться и сделать лучше.

- Перед долгожданным хорошим выступлением в Саранске был провал на юниорском первенстве в Челябинске. Как удалось прийти в себя за три недели?
- Первую неделю после первенства было так плохо, что все хватались за голову и не понимали, что делать. Вызвали на тренировку маму, потому что у меня ничего не получалось. То есть вообще абсолютно ничего. У меня просто руки опустились. А когда пришла мама, я вдруг поняла, что делаю плохо не себе, а ей. И начала работать. То есть уже не «бабочки», а прыжки. Потом начала набирать форму. Евгений Владимирович (Рукавицын) помогал, мама помогала.

- Предчувствие было, что в финале Кубка России все получится?
- Да, было. Очень неожиданной получилась ошибка в короткой программе, потому что я ее до старта на тренировках постоянно чисто катала. И на чемпионате Санкт-Петербурга, который был в промежутке между Челябинском и Саранском, тоже без ошибок ее исполнила. Посмотрела потом видео с финала Кубка России и увидела, что на прыжок немножко не так, как обычно, заехала. Не по той траектории, а это очень важно. Отсюда и ошибка. Ну а потом… Если бы и в произвольной что-то не получилось, мне бы совсем обидно было.

- Вас мама же привела когда-то на каток?
- Да. Она сама каталась, но недолго. Сломала ключицу и закончила. А меня привела на каток в семь лет.

- Это же поздно!
- Так меня никто и не хотел брать (смеется). Только Алина Юрьевна (Писаренко) взяла. Наверное, увидела во мне потенциал. Что из меня что-то получится.

- Помните свой самый первый урок?
- Помню! Выхожу с него и говорю: «Мама, я прыгала!» Она спрашивает: «Что прыгала?» А я: «Козлики» прыгала!» Ой, а в каком виде я на лед первый раз вышла... Представьте, в мягком махровом бордовом платье, коньки Jackson, лезвия Gold Seal. У Алины Юрьевны от изумления челюсть, наверное, отвалилась (смеется).

- Видимо, надо пояснить для неподготовленного читателя, что все это очень круто.
- Да-а-а! То есть человек вышел впервые в жизни на лед в коньках, в которых Олимпиады выигрывают. Тренер не поняла, что произошло, почему ребенок пришел таким экипированным. А мама, можно сказать, последнее отдавала для моих занятий фигурным катанием.

- То есть это она коньки такие дорогие купила?
- Да. А костюм мне прабабушка купила. Ей сейчас 95 лет!

- Следит за вашей карьерой?
- Еще как! Звонит мне все время. Она такой живчик (улыбается). Еще когда мы вместе жили, до школы со мной ходила всегда, сейчас с собакой гуляет постоянно.



- В какой момент поняли, что фигурное катание в вашей жизни — это серьезно?
- Это не приходит по щелчку. В этот процесс вливаешься плавно. Может быть, я вообще только сейчас понимаю, что фигурное катание — это серьезно. А до этого просто шло и шло.

- Но должно было хотя бы нравиться, чтобы шло?
- Мне всегда нравилось. Особенно когда получалось (смеется). Когда я что-то выигрывала. В десять лет я начала прыгать все тройные, и вокруг люди заговорили: ну надо же, она такая маленькая. Мне и это очень нравилось. Заводило, хотелось все делать лучше и лучше.

- Помню Мемориал Панина 2011 года, когда все пришли, а некоторые даже приехали смотреть на новую звездочку Серафиму Саханович.
- Я там еще каскад «3-3-3» прыгнула, сальхов-тулуп-тулуп! Но заняла второе место, меня опередила Наташа Огорельцева. Моя главная соперница в то время.

- Побеждать нравится всем, а вот сам процесс – нет.
- Сейчас я даже, может быть, тренироваться люблю больше, чем выступать. Да, стоять на пьедестале приятно, но победы – это то, что встречается на моем пути. А мне нравится сам путь. Кататься каждый день. Работать, работать, работать…

- Падать и падать на тренировках, падать больно – тоже нравится?
- Да… Мне нравится преодолевать себя. Не получается, упала раз, другой, третий. А потом получилось, сделала! А в следующий раз сделала еще увереннее! И это для меня маленькая победа. С такими маленькими победами ты шагаешь вверх. И мне это нравится.

- Но когда совсем уж больно…
- Ну да, больно… Знаете, все почему-то думают, что у меня никогда не было серьезных травм. А я просто об этом никогда не говорила. На своем первом юниорском чемпионате мира мне флип, лутц адски было больно прыгать. Когда приехали домой и прошли обследование, выяснилось, что я выступала с двумя сломанными костями в стопе. На финале Гран-при у меня была нога стерта. До такой степени, что уже не просто мозоль, а мясо. В начале этого сезоне я снималась с Гран-при, упала так, что три гематомы на бедре получила. Но это все меня закаляет. Болит – и ты начинаешь думать, эх, если бы не болело, так бы все здорово получалось! А потом, когда проходит, и опять что-то не получается, ты думаешь: так, но ведь когда болело, ты же прыгала? Так почему сейчас не прыгаешь? И начинаешь в итоге прыгать еще лучше!



- Многие думают, что детям все дается легко. Это, видимо, не ваш случай.
- Все видят результат, но никто не видит тренировки. Думают: вот, она такая маленькая, все классно прыгает, ей так легко, ля-ля-ля, молодец. Но ведь на самом деле пять тренировок в день тогда было! Еле со льда уходила. Но все равно тогда, конечно, давалось все не так тяжело, как сейчас. Морально, в первую очередь, было легче. Идешь и делаешь, не задумываясь, что тренер тебе говорит. А сейчас все воспринимается по-другому. С тем, что говорит тренер, перемешиваются еще и твои мысли. Начинаешь думать, сомневаться, переживать…

- Это называется взрослеть.
- На чемпионате России, когда я разминалась, каталась девочка под песню «Кукушка». И я, как ее услышала, начала рыдать. В итоге и разминка, и выступление – все просто ужасно получилось.

- Зачем слушали?
- Сама не знаю! Надо было наушники надевать. Обычно я так и делаю, а тут почему-то стояла и слушала эту песню.
«Думала, что плачут на льду только актеры»

- Взросление в чем-то еще выражается? Например, приходится ли себя ограничивать в еде?
- О да! И не в сладком, я его не люблю, и не в фаст-фуде, это вообще ненавижу. А вот хорошее мясо, макарошки, картошечку, все такое жирненькое очень любила! У меня папа очень хорошо готовит, чего он только вкусного не делал! А сейчас мне этого ничего нельзя. Фрукты, овощи ем. Вареную рыбу. Хорошо, что ее папа тоже умеет вкусно делать. А больше ничего не ем.

- Как-то Юля Липницкая призналась, что если бы ей сказали, что когда-то придется ограничивать себя в еде, она бы не поверила.
- Я тоже не верила. У меня мама сидит на всех интернет-форумах, так она там про меня вычитала, что я когда-нибудь поправлюсь. А я была очень худая и сухая. И говорила: да вы что, с ума сошли, мне когда-нибудь придется пропускать ужин? А в итоге пришлось месяца два пропускать не только ужин, а еще и завтрак с обедом. Так что переходный возраст идет сложно. Но он не в еде. В голове. Обо всем сам начинаешь думать.

- Но так же интереснее, когда сам думаешь.
- Да. Но только надо к этому привыкать. Вот я сейчас и стараюсь привыкнуть. Вообще я взрослеть еще в прошлом сезоне начала, но это отражалось только на моем внешнем виде. В голове все было то же самое: сказано – сделано, сказано - сделано.

- А теперь есть осознание.
- Еще у Алины Юрьевны когда маленькая тренировалась, такие ситуации были: она мне дает задание – прокат. А я, допустим, не готова. Падаю с первого прыжка, со второго, на меня орут, а я еще и с третьего падаю. И в итоге вообще без элементов. Назло даже не боролась. Но зато сейчас я понимаю, что так делать нельзя. Хуже-то я не тренеру делаю, а себе.

- Конечно, тренер просто отвернется.
- Ну да, у него другие спортсмены есть. А вред я только себе наношу. Так что с взрослением это понимание ко мне пришло. И еще понимание того, как и что делаю. Раньше, допустим, выходила со льда, мне говорят: молодец, чисто откаталась. А у меня даже эмоций каких-то нет: ну чисто – и хорошо. Сейчас же в Саранске я так заплакала после выступления… Никогда бы не подумала, что такое со мной произойдет. Раньше думала, что те, кто плачут на льду, актеры. А тут сама, когда до этого ничего не получалось, а потом, наконец, получилось, заплакала на дорожке шагов, когда программа еще продолжалась. И увидела плачущего тренера по физподготовке Андрея Борисовича Лущикова…



- Взросление помогает легче понимать музыку?
- А это понимание у меня всегда было. Но музыку я чувствую не всю. Например, мою короткую программу этого сезона (под известную американскую песню «16 тонн») не чувствую. Все эти движения…

- Наиграны?
- Ну да! А вот произвольная программа, и первая (на музыку Шостаковича и Моцарта), которую мы поменяли, и вторая, которую исполняю сейчас (на музыку группы Apollo 440 и Эннио Морриконе) – вот их чувствую. До этого у меня были программы под «17 мгновений весны», «Не отрекаются любя» - их я тоже чувствовала. Я люблю кататься под ту музыку, которая мне нравится, которую я могу слушать.

- Очень многие называют образцом интерпретации музыки на льду Каролину Костнер.
- А я смотрела последний чемпионат Европы, и мне там так запомнилась девочка, которая каталась под «Красную скрипку»...

- Итальянка Джада Руссо.
- Это было божественно, безумно красиво! Я ее вообще первый раз в жизни увидела, когда ждала выступления наших девочек, и это было так классно!

- У каждой фигуристки есть два пути. Первый – поставить задачу выучить тройной аксель или даже четверной прыжок. А второй – стать актрисой на льду. Вам чего бы больше хотелось?
- Можно же совместить и то, и другое.

- Уверены? Примеров пока мало.
- Конечно, уверена. Можно и четверной сальхов прыгать, и красиво кататься. Почему нет?.. Мне кажется, фигурист должен стремиться к тому, чтобы быть универсалом. И прыгать, и артистично, красиво скользить. Сочетание чистого катания, сложных элементов, красивого скольжения и актерской игры – к этому, как мне кажется, движется фигурное катание.



- У вас есть роли, которые хотелось бы сыграть на льду?
- У меня никогда не было программ, в которых бы я кого-то играла. Мне кажется, изображать образ какого-нибудь героя – это не мое.

- Быть собой хочется?
- Да. А если говорить о музыке, под которую хотелось бы кататься - Таривердиев нравится. Про «17 мгновений весны» я уже сказала, а еще безумно люблю мелодию «Снег под Ленинградом».

- Всегда хотел задать такой вопрос: когда многие фигуристки катаются, у них взгляд в лед, а вы всегда смотрите вверх, на трибуны. Само так получается?
- Нет, меня так научили! Хореограф Ирина Вячеславовна Сущенко всегда говорила: стреляй глазками, подмигивай судьям, улыбайся, будь обаятельной – и тебе поставят хорошие оценки (смеется). Конечно, на самом деле это не так, но эти советы мне помогли понять, что такое связь с залом. Некоторые катаются так: отдельно коробка со льдом, отдельно зал. А я стараюсь воспринимать лед и зал вместе.

- Когда бросаете взгляды на трибуны, замечаете там кого-нибудь?
- Нет, для меня на трибунах все сливается. Вижу тренера, вижу судей, а все остальное – большое пятно.

- Последний вопрос у меня такой. Два титула вице-чемпионки мира – вы про них, когда что-то не получается, вспоминаете или уже забыли?
- Да мне иногда кажется, что про меня-то все забыли… Хотя мне все говорят: ничего подобного, все помнят, что ты два раза серебро и на юниорских чемпионатах мира выигрывала, и в финале Гран-при. Но я, на самом деле, думаю, что в прошлое смотреть нельзя. Да, это все со мной было – но жить надо настоящим.

- А будущим?
- Надо ставить цели - но смотреть в будущее тоже нельзя. Иначе это плохо кончится. Мысли «я буду чемпионкой мира» не для меня, я считаю, это неправильно. Я хочу кататься чисто – вот что для меня правильно. И еще хочу запомниться зрителям. Чтобы помнили: вот, была такая фигуристка Серафима Саханович. И просто так не забыли.