Журнал "Мир фигурного катания" №7 2017 год
- Цитата :
- НЕМНОГО НАЙДЕТСЯ В НАШЕЙ СТРАНЕ ЛЮДЕЙ, НЕ ЗНАКОМЫХ С ЭТИМ ИМЕНЕМ, НО ВОТ УЗНАТЬ ТАТЬЯНУ АНАТОЛЬЕВНУ ЛИЧНО, ДОВОДИТСЯ ДАЛЕКО НЕ КАЖДОМУ. МНЕ ПОСЧАСТЛИВИЛОСЬ ПЕРЕСТУПИТЬ ПОРОГ ОБЩЕНИЯ НА УРОВНЕ «ЗДРАВСТВУЙТЕ», С ВЕЖЛИВЫМ КИВКОМ ГОЛОВЫ, ПРИМЕРНО ПАРУ ЛЕТ НАЗАД. КОГДА СТАЛО ИЗВЕСТНО, ЧТО МНЕ ВЫПАЛА ЧЕСТЬ КОММЕНТИРОВАТЬ ВМЕСТЕ С ПРОСЛАВЛЕННЫМ ТРЕНЕРОМ СОРЕВНОВАНИЯ ПО ФИГУРНОМУ КАТАНИЮ НА ТЕЛЕВИДЕНИИ
Интервью с Александром Гришиным
ТАКИЕ ЛЮДИ ВЕРТЯТ ЗЕМЛЮПеред тем, как совместно выйти в эфир, Татьяна Анатольевна настояла на очном знакомстве.
— Саша, приезжайте прямо ко мне домой. Это в центре. Познакомимся, пообщаемся, - без лишних прелюдий заявила Тарасова по телефону.
И к моменту, когда я оказался у дверей, по квартире уже разносился аромат свежесваренного кофе. Я кофе очень люблю, но такого, как у Тарасовой, не пробовал. В чем и признался.
— Это я привезла из Америки, — улыбнулась хозяйка квартиры.
И как-то так получилось, что мы очень быстро нашли общий язык. С моей стороны так уж точно. Не из-за кофе, конечно. Меня буквально покорила неуемная тарасовская энергетика. Был серый московский, ничем не примечательный день. И расписан он оказался буквально по часам. Звонки, приглашения, телевизионные шоу, интервью, тренировки, концерты... Обычному человеку даже уследить за всем этим зачастую непросто. Не то, что выполнить. Но Татьяна Анатольевна находит время и силы на всё.
ОНА ВСЁ УСПЕВАЕТ
Во время соревнований приезжает на каток или в телевизионную студию задолго до выхода на лёд первых участников, интересуясь буквально каждым спортсменом. Фигурное катание для Тарасовой — не просто слова или вид спорта. Это жизнь.
Жизнь, в которой она в настоящий момент, пожалуй, наиболее известная фигура во всем мире. Сфотографироваться с Тарасовой — мечта очень многих любителей ледового искусства. В разных странах.
И вот — юбилей. Готовиться к празднованию своего семидесятого дня рождения ТАТ, как её называют в интернет, да и не только в этом пространстве, начала едва ли не за год. Но почувствовать, даже не почувствовать, а прикоснуться к маленькой части её популярности можно было, лишь оказавшись там, на Красной площади, 13 февраля...
Сразу надо оговориться, что нашего разговора могло вовсе не состояться. Настолько востребована Тарасова в месяц до юбилея и месяц после, что вклиниться в её плотный график - задача малореальная. Но когда бурные празднования, включившие в себя праздник на Красной площади и в ГУМе, а также три ледовых шоу (вместо изначально запланированных двух) в Лужниках, отгремели, окошко нашлось.
Хотя в отложенной беседе тоже таилась тонкость.
— Саш, ну, о чем будем говорить? Всё уже сказано, и не раз, — сокрушалась Тарасова, когда мы договаривались по телефону... И я, признаюсь, снова робел. Как тогда, в первый раз. Ведь действительно — столько интервью — пишущей прессе, снимающей... Просто эмоций душевных потрачено море... Тарасова не умеет наполовину. Если говорит — то переживая всей душой. Общается, открываясь.
А у меня перед глазами стояли кадры коллег с телевидения, которые запросто могли остаться без материала, если бы ТАТ привела в действие свою угрозу просто уйти, когда ей не понравился один из вопросов.
И над своим первым вопросом, не скрою, думал дня три... Натурально не спал. Как казалось, придумал. Но там, в уже знакомой гостиной, всё пошло совсем по другому сценарию.
— Приезжай, твои будут, телевизионщики. Про чемпионат мира поговорим, мы ведь с тобой тоже готовимся, — обескуражила Татьяна Анатольевна вечером перед встречей. Приехал — и правда. Мои. И всё тот же восхитительный кофе. Пьёшь третью чашку - и даже не думаешь.
— Алла Борисовна шубу подарила. И Лёша... — похвасталась ТАТ.
— Подарки-то хоть поместились, - интересуюсь.
— На даче целую комнату занимают. Цветы — другую. Смотри! — и мы минут десять рассматриваем фото цветов. Миллион алых роз — точно про юбилей Татьяны Анатольевны. Но не одни только розы на фото, тюльпаны, орхидеи и прочая-прочая... Очень красиво.
Смотришь на всенародную любовь к величайшему тренеру, у которого чемпионов больше, чем у кого- либо в мире фигурного катания, и не понимаешь, почему когда-то она оставалась совсем не у дел на родине. И неожиданно даже для себя самого задаешь первый вопрос…
— Татьяна Анатольевна, почему Вы уехали в Америку?
— Здесь лед не заливали. Взяла Кулика. Год походила к нему просто. Делала программы, тренировала. Он был у Кудрявцева, Виктор Николаевич меня просил. Они не находили общего языка. Вообще. Месяцами ни одного слова.
Потом мне Кулик говорит:
— Возьмите меня тренировать.
— Я уже не занимаюсь, Илюш, у меня театр, ты знаешь.
Он говорит:
— Я пропаду, если меня не возьмете. Вам меня не жалко? Я готов сколько угодно работать. Возьмите меня. Я машину купил. Буду Вас возить.
И возил. Я была его первым пассажиром. Под страхом смерти практически. Надо было что-то решать, потому что здесь было невозможно. Ни бегать, ни прыгать, ни ОФП заниматься. 90-е годы, лед не заливают, свет не включают, меня нигде с ним не ждали... Сначала давали «Кристалл», но он невменяемый, потому что лед неровный. Страшно четверные учить…
Я попросила Леонида Моисеевича Райцина помочь. Он стал заниматься ОФП. Здесь еще. Но было негде тренироваться. Если бы мы остались, то не достигли такого результата. Никогда.
Рубленая тарасовская речь покоряет мгновенно. И, конечно же, паузы. Главное в такие моменты — неукоснительно следовать заповеди «Не навреди». Прервешь в неудачный момент, мысль ускользнет, скроется как мышь под забором, и поминай, как звали. Собственно, наш разговор изначально задумывался не как интервью. Скорее, как монолог. Как большие этапы великого пути, вехи. Но, по большому счету, охватили-то мы очень немногое. Для тренера главное - ученики. Вокруг них и вертелись. Причем, далеко не о всех поговорили подробно.
— Мне предложили поработать с Куликом в Америке. Агентство, которое занималось Илюшей, IMG, переехать к ним. Показали каток. В Нью-Джерси. Думаю, нет. Там нельзя. Четыре катка — очень много. Близко к Нью-Йорку... Если уж я жертвую своей жизнью. Спросила разрешения у супруга, Вовы (Владимир Крайнев — муж Татьяны Тарасовой, всемирно известный музыкант — прим. А.Г.), у его мамы - Рахили Моисеевны. Они остались в Германии, у Крайнева уже была там профессура.
И полетела, посмотрела новое местечко. Тоже четыре новых катка, под крышей, в лесу. Под Бостоном — Мальборо, Массачусетс. Ни одного человека там еще не было. Они меня взяли без права работать с американцами. То есть живи, как хочешь. Но нашелся один уникальный человек, который нас обеспечивал — давал деньги на еду. Кулика же надо было кормить, что-то готовить... Это в 50-ти минутах от Бостона. Там недалеко Эдуард Плинер работал. А именно на этом катке я была одна. Меня взяли для того, чтобы народ имел интерес, приходил, смотрел, и в итоге через три года, когда мы уезжали, там уже пальчик некуда было воткнуть.
Потом они меня просили там работать. На этом катке уже Грищук с Платовым катались, с которыми я работала в день по 4 часа, и с Куликом по 4 часа, плюс на полу еще два часа, по десять часов в сутки, и уже больше ничего не могла себе позволить.
Туда мне японцы привезли Сидзуку Аракаву, мы с ней впервые там встретились. Привезли ее мне показать. Прислали письмо на золотом тиснении из их Олимпийского комитета, чтобы я взяла Такеси Хонду, но он был нашим соперником... Я так нервничала, сказала, «Илюш...» Там стояла такая сумма, нереальные деньги, мы их по сей день не знаем, таких денег…
Но Илья стал выигрывать, начал немного зарабатывать, и мы крутились. Помогал нам один американец. Том Коллинз его зовут. Однако не показать этой бумаги Кулику я не могла. И показала. На золоте. Золотом.
— Хонду-то взяли в итоге?
— Нет. Тогда мне, кстати, привезли Джоника. Вейра. Илюша сказал: «Если еще раз со мной будет кататься... Вы, что, с ума сошли, мамаша?»
Но я его посмотрела. Джоник тогда совсем молодой был. Только начинал прыгать тройные. Нищий как крыса. Ходил в трусах и тапочках на один палец. И это не менялось никогда.
А через два дня Кулик сказал, что если мне нужно, чтобы Хонда остался, чтобы у меня были деньги, он согласен.
Я ответила: «Нет. Я сюда не деньги зарабатывать приехала, а хочу, чтобы ты стал олимпийским чемпионом».
— То есть фактически Вы в Америке работали только с Куликом?
— Да. Только с Куликом. И потом к нему присоединились Грищук — Платов на два года. 96-97-й и 98-й — олимпийский.
— Кулик был первым Вашим одиночником?
— Нет, у меня был одиночник, когда я начинала работать. Сережа Волгушев. Царствие ему небесное. Я начинала сразу работать с парами, с танцорами и с одиночником, вот с ним. Он был четвертым в Союзе. Я тогда была молодая, красивая, он сразу в меня влюбился, но мне это не подходило. Но, во всяком случае, я с ним работала два года.С Куликом же мне очень помогал Леонид Моисеевич Райцин. Я ему очень благодарна. Тогда звонки дорого стоили, а я ему звонила и говорила: «Леня, мы не можем упражнения повторять по 1200 раз, потому что я вижу - уже после шестого повтора, что сейчас он упадет». Леня отвечал, что план он написал, но чтобы я сама смотрела - по пульсу, по самочувствию... И весь город Мальборо собирался на старом-старом стадиончике местного университета, где, к слову, поле футбольное лучше любого нашего, со словами: «Идите, посмотрите, как там русского мучают».
Мы каждый день приезжали туда по утрам, разминались 40 минут. Потом ехали на тренировку, занимались на льду два часа, тянулись, ехали домой, Кулик спал, я готовила еду, мы бежали на вторую тренировку, тренировались, после зала — скоростносиловая, потом обычно бассейн, где он отмокал, так как не было массажа и прочих средств восстановления.
Кроме Райцина еще нам помогла очень Тамара Григорьевна Гвоздецкая, наш массажист, которую я вызвала перед Олимпиадой.
Мы уже в первый год совместной работы с Куликом могли выиграть чемпионат Европы. После короткой программы он был первым. Но в тот момент Илья вошел в роман, и сил на всё не хватило.
Были сложные годы, но несмотря ни на что, я очень любила с ним работать. Он все время рос, ему постоянно нужно было готовить, то одно, то другое — говядину, рыбу, пятое- десятое…
Жили в кондоминиуме, у него своя комната, где он ничего не делал, у меня своя. Грушу мы ему повесили - пар выпускать, так там потолок упал!
Так и жили. Было так прекрасно, так ужасно и так скучно. Одновременно.
Я там выучилась на машине ездить. Учил меня Кулик. Преподавал один день. Сказал, что я готова. Я плакала потом, когда ездила. Неуверенная была очень, боялась. Но ничего. Надо было пошевеливаться.
Как раз к нам приезжал Лакерник. Александр Рафаилович. И я поехала на аэродром, его встречать. Он тогда отвечал за одиночников, должен был программы посмотреть Илюшины, олимпийский год. Но в списках претендентов на победу Кулика не значилось. Даже в декабре на отчетном собрании, за два месяца до Олимпиады — его не было. И понятно, почему.
Чуть раньше, осенью, я как раз уезжала, возвращаюсь в Америку, прихожу на каток, все сразу - раз ко мне, говорят:
— Ты только не волнуйся…
— Что с Илюшей случилось?
А у него появилась очередная какая-то пассия, которая пришла на тренировку. Меня-то нет. Прогнать, кроме меня, никто не может. Крикнуть так, чтобы все лишние вышли из зала.
Он прыгает лутц и ломает палец... На правой ноге. Сентябрь-месяц олимпийского сезона. Там был потрясающий врач, в Массачусетсе, я к нему, плачу, конечно... Он вообще в шоке, у них-то так тренеры себя не ведут. Взялся.
Идем к Кулику, которому только сделали операцию, штырь вставили. Он выходит из наркоза, под общим оперировали, лежит на вытяжке, нога поднята — и ко мне: «Что»? Говорю: «Илюша, металл в ноге стоит...». Он в ответ: «Ничего, справимся».
Шесть недель с этим металлом. Но не проводим время зря. Каждый день какие-то занятия. Выходим на лед. Кулик ездит на левой ноге. Приезжает. Садится за велоэргометр. А у него такая конструкция на ноге — фиксирующая, как сапог. Про нее нам сказали: «Сломаете — всё». Мы привязываем ногу к велоэргометру и начинаем работу. До умопомрачения. В ушах программа. Музыка. Тут быстро, там медленно. Тут прыжок, тут то, тут сё. Лежа делаем всё абсолютно, что можно делать верхним плечевым поясом. Ноги зафиксируем — и он жмёт по 200 кг. И когда ему сняли этот фиксатор через шесть недель, на третий день он уже прыгал лутц!
...И мы с Илюшей начинаем ездить на этапы Гран-при, попадаем в финал. Нельзя было пропускать старты, потому что иначе никто не даст пробиться на Олимпиаде, если ты будешь незаметен в сезоне. Тогда был очень сильный состав в финале: Стойко, Элдридж, эта бригада — Ягудин с Плющенко. Илью даже не брали в расчет. Но мы с ним катали- катали, катали-катали, и от этой работы Кулик стал стабильно прыгать. Когда проскачешь 40 прыжков без остановки, начнет получаться рано или поздно. И получалось.
Конечно, на разминке перед финалом он «закинулся». Мишин там стоял возле бортика, я, остальные тренеры... Такая у нас там, в Мюнхене, неудобная была позиция, из-под заливочной машины. И вижу - Илья по всему льду «разбросал» свои «бабочки», после чего с таким видом ко мне подъезжает: «Что Вы мне сейчас посоветуете как тренер?» Я говорю: «Да чтоб ты на ... сейчас пошёл, понял?!»
И ОН ВЫИГРАЛ ФИНАЛ!
А потом — спина. Уже в Америке. Но Гвоздецкая сказала: «Я тебе его вытащу, только делай, как я скажу». Приехала, разложила его, трое суток над ним работала, руками, пальцами вытащила нерв и всё! Была среда, а у него билеты в Нагано на субботу. Я говорю: «Завтра уедешь. Я тут останусь с Пашей (Грищук — прим. А.Г.), потому что она истерит, а ты меня там подождешь. Отоспишься, проведешь одну тренировку, после которой я приеду».
И так получилось, что я видела, как у других спортсменов, у Элдриджа, в частности, сдавали нервы. Он при мне прыгнул последний четверной. Мы с Илюшей прыгали немного, очень дозировано. Но ни разу не сорвали. И у людей не выдерживали нервы. Элдридж прыгал - это же вообще! Стойко прыгал это всё давно. Мы же только выучили. Помню еще в Штатах, Илюша выезжает в первый раз и кричит: «Да мы с таким четверным ... всех будем!»
С МУЖИКАМИ ИНТЕРЕСНО РАБОТАТЬ!
Короче, уже в Нагано Элдридж прыгает четверной на первой тренировке, в конце начинает срывать, на второй тренировке прыгает только один четверной, на третьей больше не прыгает совсем, и к соревнованиям четверной от него уходит. Он потом его не прыгал года полтора.
А после того, как на Олимпиаде Кулик выигрывает короткую программу, на утренней тренировке перед произвольной у него не получается ритбергер. Говорю: «Вечером получится, сейчас ничего учить не будем».
Всё прошли по одному разу. И тут появилась Катя. Гордеева. Вот на этой тренировке. Перед произвольной программой. Спросила: «Что Вы так нервничаете, Татьяна Анатольевна? На Вас лица нет, а ведь он такой сильный, такой классный. Всё сделает».
И этот мальчик в желтой рубашечке, в костюме, который сделала Натэлла Абдуллаева, действительно, вышел — и всё сделал. Еще нам повезло, что первыми катались в разминке. И уже после исполнения программы, когда катались остальные, а мы с ним валялись на матах, он у меня и спрашивает: «Что, призовое-то место какое-нибудь зацепим?» Говорю: «Идиот, мы выиграем! Выиграем!»
Счастье было невозможное. И тренер Элдриджа, Ричард Каллахан, очень строгий человек, сказал: «Татьяна, я поздравляю тебя с хорошей работой». Меня же ведь никто тогда не воспринимал как тренера фигуристов-одиночников. Лешка Мишин (профессор Алексей Николаевич Мишин), к примеру, после этого золота сказал: «Она скоро обнаглеет, возьмет хоккейную команду тренировать».
ОДИНОЧНИКИ — ЭТО Ж КАК КОСМОС
Хм, мальчишка в жёлтой рубашке…
О своих фигуристах-одиночниках Татьяна Анатольевна отзывается с особой теплотой. Не зря, видимо, считается, что мальчишки матерям даются сложнее, чем девочки. И рожать их непросто, и растить, и воспитывать... Вот и победы Илюши и Лёши, а по-другому она их не называет, засели в душе Тарасовой, похоже, крепче, чем выигрыши других спортсменов.
— С Гордеевой тогда в Японии они впервые встретились?
— Они встретились у меня, на катке, еще в Москве. Уже Грини (Сергей Гриньков — партнер и первый супруг Екатерины Гордеевой — прим. А.Г.) не было. Катя приехала, позвонила, спросила разрешения у меня покататься. А я на «Кристалле», где уже никого не было, все в отпуске, каждый день с Куликом каталась. По 3 часа. Потом ОФП.
И они там познакомились. И Илья стал её шагам учить... Я с ним шагами как раз занималась. И сразу назвал её «Катюха». Её так никто не звал, кроме Грини.
А в Нагано был второй раз, когда Катя подошла. Потом они поженились…
Ягудин «Очень опасалась, ведь летающую табуретку взяла...»
— А как Ваш второй одиночник, Татьяна Анатольевна? Который, по Вашему же меткому выражению, «может всё»…
— На «Зиме» весь зал сейчас стоял. Три раза.
— Уже не так опасались, когда взяли Ягудина?…
— Очень опасалась, ведь летающую табуретку взяла. Толстый, корявый, некрасивый.
— Как это?
— А посмотри на него. Он танцевал танец с бананом... Безвкусица страшная. И в произвольной натягивал... Хм... Взяла — не побоялась. У Мишина в группе уже был Женя, и Лёша считал, что Алексей Николаевич отдает предпочтение Плющенко. И в соревнованиях, и в тренировках, во всем. Когда Кулик выиграл, летели мы из Японии. Илюша сидит такой, с книжечкой, а эти двое — Ягудин с Плющенко — «гуляют» на задних сидениях. Алексей Николаевич заметил это, попросил воды, сложил газету во много слоёв, намочил её, завернул в сухую, встал, пошел назад... И как их...! (смеется)
А мы с книгой. А книга вверх ногами перевернутая, как я выяснила потом. Я к своему. Он: «Ой, что-то мне так здесь сидеть... некомфортно». Хитрый. В жизни никогда никакой ласки, а тут: «Я рядом с вами посижу...» Я говорю: «Илюш, что-то у тебя книга наоборот. Вы что вчера делали?»
Конечно, были все вместе, ясное дело. И фигуристки наши тоже. Машка... (Бутырская — прим. А.Г.). Они так в самолете и сидели. Машка — и эти двое. «Малыш»-Плющенко и Ягудин, уже такой распоясавшийся... Как же так? Машу Бутырскую, её же провожал жених на Игры... Они мне: «Татьяна Анатольевна, вы понимаете, что у нас здесь своя жизнь, своя компания, и никто к нам не имеет отношения. Эти девочки - наши. И мы - их. Понятно?» Понятно…
— У Вас со всеми учениками были такие отношения, как с Куликом и Ягудиным?
— Да. Но с мальчиками особенно. Мальчиков по-другому надо тренировать, не так, как девочек. Их любишь особенно. Одиночное катание ни с чем не может сравниться. Ты и он. Всё!
С Ягудиным мы переехали в другое место. Где занимались четыре года. До Олимпиады 2002 года. В Нью-Джерси. Женя Платов уже стал кататься с Майей Усовой, они там жили, и мы с Алёшкой туда переехали. Уже какие-то появились деньги, там у нас 11 разных соревнований было, Про-М, и Ягудин выигрывал всё. Появились деньги, и мы с ним купили кондоминиум. В рассрочку на 30 лет. Сначала вместе жили - он в одной комнате, я в другой. Такие небольшие комнатки, но в них всё было. Собака, стол, холодильник.
Первый год совсем вдвоем жили. Я ему готовила. Конечно, один раз в неделю они вырывались куда-то поесть, но я была против. Поэтому я готовила всё дома, это было всё очень правильно. Жизнь такая была — с посвящением. Сейчас так уже невозможно. Вообще невозможно. Ты должен к 6 утра быть готов. Готов отдать свою жизнь этому человеку. И тогда он с тобой вместе сможет сделать большой результат.
Тогда же был, наконец, взят Джоник, который приехал сразу на этот каток. С меня не брали денег. Заливали лед. У меня были ключи. Потом когда мы закончили с Ягудиным год, случилась трагедия с Колей Морозовым. Его отца убили. И я искала Колю, чтоб он не пропал. И нашла, в Америке. Дозвонилась как-то. И вот нас стало уже трое, Коля начал мне помогать. Всё я на нем делала, и уже потом на Лёшины ноги перекладывала. И он, Коля, развивался, я его тренировала. И так, и так... Увидела, что у него есть талант. Начала брать еще учеников. Я бы себе не брала, например, канадцев — Шэ-Линн Бурн и Виктора Краатца. У меня были французы - Делобель-Шёнфельдер, с которыми каждый год на протяжении восьми лет работала по три месяца. Коля упрашивал их взять, мотивируя это тем, что очень хотел научиться канадской технике катания.
Ягудинские программы я придумывала на Колю. На его ноги. А потом мы показывали Леше то, что он принимал и перенимал. Как музыканты играют на разных инструментах, в разных жанрах, Sam Session это называется, так и мы. Я выбрала метод. Идею нового преподавания. Всё было на мне. Хотя один раз я их оставила.
Они сказали, что хотят программу сделать, сами. Говорю: «Делайте!» Приезжаю, а у них конь не валялся, они без меня дурака валяли. Потом сделали. Такая программа у нас была, с которой мы проиграли сразу. «Сломанная стрела». Музыка депрессивная. Вышли на первые соревнования - и что? Говорю, менять сразу или еще побалуетесь? На чемпионате Европы с этой «Сломанной стрелой» мы проиграли... Но Лёша, правда, катался в гипсе, сломал себе руку... Но был вторым. Возвращаемся, спрашивает: «Что вы предлагаете?» «Предлагаю завтра сделать новую программу, — говорю, — У меня есть музыка. И я её сделаю».
Оперу мы тогда взяли. «Тоску». И выиграли чемпионат мира в Ницце. Интерес появился, другие чувства, другой костюм. Они оба (Ягудин с Плющенко — прим. А.Г.) там неважно катались. Но мы выиграли. А кто, как катался, сейчас уже и не вспомнят... Но мы были первые. Потом программы им самостоятельно было запрещено делать. Сказала Коле: «Будешь на других учиться».
— Плющенко на том чемпионате даже в тройку не попал, а Вы говорите «оба».
— Да.
— Олимпийский сезон вышел феерическим. «Зима» и «Человек в железной маске»…
— К этим программам костюмы выкладывали в буквальном смысле ручками... В Америке же жили, никто не платил нам. Как мы там, на что существовали? Сейчас вспомнить — даже смешно. Как я ничего не боялась? Денег не было совсем. Так вот я сама этот костюм расшивала. Вместе со Светкой Куликовой. Пинцет, горелка, клей и Сваровски. Каждую штучку.
И в этом костюме Лёша сейчас был у меня на юбилее, и в нём же катался. В том самом.
Притом, что к олимпийскому сезону он очень похудел, я ему говорила, что нужно похудеть, чтобы два четверных прыгать.
— С кем было сложнее, с Ягудиным или Куликом?
— С ними со всеми... прекрасно! Нелегко, но прекрасно! Только работать надо. Вон какой Кулик сейчас! Вон как катается! Мне даже Лёшка говорит, что он лучше всех из того поколения, а ведь он чуть старше. А Лёша сейчас катается — прыгает 5 тройных тулупов. Врачи мне обзвонились: «Тань, ты соображаешь вообще?! Зачем он это делает?» А ему всё по барабану! Ярчайший человек. Вот, украсили — и он, и Илюша — собой моё 70-летие.
Пообщавшись с Тарасовой пару часов, замечаешь, что только про своих одиночников она говорит Лёша, Илюша... Видимо, и правда, особенные. Остальные у Татьяны Анатольевны «Машки да Светки...» Или настроение сейчас такое — одиночное.
И еще. У Тарасовой потрясающий русский язык. Не только богатый синонимами. Но ещё с правильными ударениями, верным произношением... Заслушаешься.
ГРИЩУК-ПЛАТОВ. «ЭТО ВЛАДЕНИЕ КОНЬКОМ ВМЕСТЕ СО СВОБОДОЙ»
— Как Вы ухитрялись одновременно работать и с одиночниками, и с танцорами?
— Работаешь себе и работаешь. Со льда не уходишь. А что там делать, в этом лесу? Я всегда так работала. Сама ставила, сама занималась скоростно-силовой... Всем.
— Своих первых учеников помните?
— А как же. Слава Жигалин и Таня Войтюк. Мой первый успех. Бронзовые призёры чемпионата Европы в Ленинграде, в 1970-м году. Моисеева - Миненков! С 11 лет они ко мне, я к ним - на дни рождения ходим. Потом уже были Бестемьянова - Букин, потом Климова-Пономаренко, ну и Грищук-Платов, разумеется.
— Как справляться с такими сложными спортсменами, как Грищук или Бестемьянова…
— Бестемьянова совсем не сложная. Я даже голоса её не слышала.
Грищук — это отдельная история. Талантливейший человек. Талантливейший! Недавно я пересматривала её программы. Рок-н-ролл, оригинальный танец. Так сейчас никто не катается. Это владение коньком вместе со свободой... Это уникальное что-то. Даже не знаю, как мне хватило ума, чтобы туда столько шагов вставить, и как они всё это выделывают! А ты посмотри! - следует внезапное предложение.
Она такая сумасбродица... Ну, что же делать. Ты педагог, ты должен ей помочь. Это воспитание. Ну, и как она каталась— это отличается ото всех. Она — адская. Во всех смыслах.
В ней есть такая пружина. На этих своих тоненьких ножках она могла крутиться как бес. Ну, и Женя Платов - мастер конька. Так крутиться она могла только при нём.
Мне же тогда тоже говорили: Совсем с ума сошли, Татьяна Анатольевна, такую музыку ставить? Я ответила: «Все вышли вон из зала. Только этой музыкой мы выиграем!»
И, казалось бы, подуставшая уже Татьяна Анатольевна снова преображается. Мы находим на её смартфоне с большим экраном олимпийские танцы единственных в истории двукратных победителей Игр и с упоением смотрим. Хотя все это видено-перевидено. Но обе программы смотрятся по-прежнему современно, стильно, молодёжно... Вкусно!
— Ясно? Сейчас вообще никто так не делает! Это же сдохнуть можно. Просто сдохнуть!
Надо использовать данные таланта на сто процентов. Этим надо проникаться. А вот и тодес в произвольном!
Мне легко никогда не было. Я всегда шла против течения. Это закалило меня. Вот сейчас на юбилейном шоу мы вспоминали с Лёшей, что ему было прямо сказано: «Пойдешь к Тарасовой — для тебя дорога будет закрыта!»
Представляете, такое сказать 18-летнему парню?! Нам даже костюмы не шили, зарплату не платили... Лёша когда выиграл, знаешь, какую премию дали? Сто килограммов шоколада.
Клево, да? Раздавали-раздавали всем в Питере… В детский сад отвезли…
И ТУТ СЛЕДУЕТ ОЧЕРЕДНОЙ ВНЕЗАПНЫЙ ПОВОРОТ. УЖЕ НЕ СОВСЕМ НЕОЖИДАННЫЙ. ДАЖЕ К СЮРПРИЗАМ, ПОДОБНЫМ ТАКОМУ, ПРИВЫКАЕШЬ. НО НРАВИТЬСЯ ОНИ ОТ ЭТОГО НЕ ПЕРЕСТАЮТ.
На хрена, скажи мне, дядя,
Когда так живет народ,
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед?
Тарасова смеется и вновь серьезнеет:
— Люди - злопамятны. Превосходства не прощают! Я была независимой. И удачливой! Всё.
Тарасовой — 70. Но это просто число. Красивый повод для юбилея. Когда рядом с тобой Татьяна Анатольевна, о возрасте не думаешь. Тарасова — яркая, активная, заинтересованная. Сразу после нашего разговора к ней приезжали девушки из благотворительного детского фонда, на вечер был запланирован поход в Большой, на балет ансамбля имени Игоря Моисеева.
Такие люди вертят Землю. И не позволяют рядом с собой халтурить другим. К примеру, попробуйте просто посидеть на стуле на протяжении пяти часов. А два раза за день? А всё это время находиться в прямом эфире на телевидении? Да еще интересно и доступно рассказывать даже о самых слабых участниках соревнований…
Буквально через два дня после нашей беседы из жизни ушёл Сергей Гимаев, знаменитый хоккеист, тренер и телевизионный эксперт. Российское хоккейное пространство осиротело, фигуру такого калибра оказалось некем заменить. И Тарасова была на церемонии прощания с «Наиличем» в Ледовом Дворце ЦСКА — арены, на фронтоне которой красуется огромный портрет Анатолия Тарасова - великого тренера и отца великого тренера.
Хоккей с уходом Гимаева осиротел. А фигурное катание продолжает жить. И дышать полной грудью. Во многом благодаря Тарасовой. Здоровья Вам, Татьяна Анатольевна!
http://t-tarasova.ru/news/289-takie-lyudi-vertyat-zemlyu.html