– Этери Георгиевна, сегодня многие задаются вопросом, за счет чего Ваши спортсменки стали сильнейшими в мире, и как Вам удалось «поставить производство чемпионок на поток»? 
– Мне не нравится слово «поток», потому что в нашей работе присутствует человеческий фактор. Причины? Правильная работа. Безостановочная работа. Серьезная. На завтрашний, послезавтрашний день и даже на то, что будет лет через 10-12. 
Если говорить о девочках, то у нас есть спортсменки высшего эшелона, и это работа на самые высокие результаты. Рядом с ними тренируются совсем еще юные, которые по возрасту пока не могут даже участвовать в юниорских этапах Гран-при. Самой младшей фигуристке, прыгающей 3 – 3, – 9 лет. Самому маленькому мальчику, работающему над тройными – 7 лет. Я понимаю, что с этим мальчиком, возможно, мы будем бороться за попадание в олимпийскую команду, но это случится не раньше, чем через 10-12 лет, и я не хочу думать и множить свой возраст, сколько мне тогда будет. То, что мы выстроили сейчас, это как в школе, когда есть подготовительная группа, первоклашки, более старшие ученики, выпускники. Одни заканчивают, на смену приходят другие, появляются новые. Растить своих учеников всегда проще, чем брать кого-то со стороны, взрослых состоявшихся фигуристов. Во-первых, нужно, чтобы спортсмен к тебе пришел. Во-вторых, как правило, необходимо что-то переделывать в технике. А это сложнее в плане перспектив и результатов. 
– В Вашей группе много сильных спортсменок, как Вам удается сохранять здоровую рабочую атмосферу? 
– У меня и раньше было много спортсменок. Просто сейчас больше конкурентоспособных. В настоящий момент две группы, тогда была одна, 
где тренировались фигуристки разного возраста. Полина Шелепень не сразу стала соревноваться с Юлей Липницкой. Года на два они разошлись. Саша Деева тренировалась, тоже сильная девочка, но она не выдержала конкуренции с Липницкой. Юля начала набирать, а Саша, наоборот, затухла. 
Конечно, для тренера все это непросто. Раньше я переживала, старалась правильно «делить», распределять свое время и внимание между ученицами. А сейчас отношусь ко многим вещам спокойнее, с юмором, даже иронией, это помогает снять ненужное напряжение. Да и потом нынешние фигуристки сами подгоняют друг друга. Если одна что-то делает, то другая понимает, что на соревнованиях она ни в чем не должна уступать. Они ведь не глупые, сами все считают, и на тренировках им неоднократно повторяется, сколько стоит тот или 
иной элемент. Это математика. 
– В какой момент Вы поняли, что нужно действовать на опережение? 
– Когда стала работать с Шелепень. Полина одна из первых запрыгала каскад 3 – 3. Более того, уже тогда у нее было два прыжковых элемента в первой половине программы, все остальные во второй. К сожалению, Полина не обладала хорошим скольжением, чтобы 
зарабатывать высокие компоненты. Часто не собиралась в соревновательных программах, но она была спортсменкой «на опережение». 
Полина в 11 лет освоила все тройные и каскад из двух тройных. Причем, действовали мы не по схеме, что сначала нужно выучить дупель, 
потом тройной сальхов и так далее. Первым тройным, который сделала Шелепень, был флип. Буквально на следующий день она запрыгала все остальные тройные. Мы не работали отдельно над каждым прыжком. Все получилось сразу. По прыжкам Полина поднялась на такой уровень, что в младшем возрасте ей даже не с кем было соревноваться. Тогда и появилась мысль, что нужно двигаться всегда чуть-чуть быстрее. 
– Сегодня Ваши юные спортсменки пробуют уже не тройные, а четверные прыжки. 
– Потому что происходит эволюция. То, что делали девочки вчера, сегодня уже недостаточно, а завтра – тем более не хватит. Сегодняшнее поколение спортсменок смотрит на фигурное катание иначе. Это можно, наверное, сравнить с тем, что когда-то все безумно радовались полету Гагарина в космос, а сегодня мы порой не знаем, кто, куда полетел. То же самое в фигурном катании, со спортсменками, которые пробуют четверные прыжки. Да, сегодня это вызывает фурор. Но я предполагаю, что года через три, четверные в 
женском катании станут рядовыми прыжками. Когда их запрыгают спортсменки – через три года, раньше или позже, я не знаю. Но если мы не хотим оказаться в ситуации как с нашими мальчиками, которые приехали на чемпионат мира и по сути не участвовали в распределении медалей, потому что их технический арсенал этого не позволял, то должны уже сейчас готовиться. Заранее. Лучше быть первыми, задавать «гонку вооружений», чем оказаться в роли догоняющих. 
Самое трудное – ждать и догонять. 
– С каково возраста можно обучать фигуристов многооборотным прыжкам? 
– Фигуристы ментально должны стать другими. Наверное, сейчас в меня полетят домашние тапки читателей, но приведу такой пример. В нашей группе есть мальчик, ему 7 лет, и он уже прекрасно прыгает двойной аксель. Как-то на тренировке я ему сказала: «Иди, 
тройной попрыгай». И потому, что он еще ребенок, он не сделал круглые глаза, просто кивнул и пошел пробовать. После 10 попыток я дала ему другое задание. И он снова кивнул и продолжил. 
К чему я это рассказываю, чтобы пояснить свою мысль. Да, этот мальчик просто скручивает три оборота на акселе, приземляется на ход вперед и, как маленькие дети, которые только учатся ходить, мягко садится на попу. Поднимается и дальше. У него нет в голове: Тройной Аксель! Он не воспринимает этот прыжок как приговор. Ему просто дали задание – он делает. И важно не акцентировать на этом внимание, особенно родителям. Пробует и пробует. Я считаю, что так и должно быть. Сначала тройные, затем четверные. Это должен быть непрекращающийся процесс, потому что наступает момент, что как только фигуристы начинают выезжать все тройные, то падение на прыжке во время тренировки воспринимается ими как нечто из ряда вон. 
Придите на тренировку маленьких – они чаще падают с прыжков, чем выезжают. У взрослых, наоборот. И это нормально. Но для того, чтобы освоить четверные, все равно надо пройти через падения. А взрослым фигуристам этого уже не хочется, они от этого отвыкли. Им 
или сразу, чтобы получалось, или не надо вообще. Поэтому я и говорю, что процесс обучения прыжкам должен быть непрерывным. Запрыгали тройные, пересилили и сразу перешли к четверным. Да, будут падения, спортсмены будут падать, но ментально они станут относиться к этому спокойнее, без стресса. 
– И без страха. 
– Фраза, которую я не раз слышала от спортсменов: «Я могу разбиться», больше всего их страшит. Но ведь с таким же успехом можно выйти на улицу, поскользнуться, упасть и получить травмы более серьезные, чем при падении с четверного. О плохом, что что-то может произойти, не надо думать вообще, потому что наши мысли и страхи материализуются. Страх всегда приводит к стрессу, и самые серьезные травмы спортсмен получает на стрессе. Семилетний ребенок не задумывается об этом. И в этом основное отличие. 
Понятно, что я не собираюсь сейчас разучивать с семилеткой аксель в три оборота. Тем более, что парень и тройные еще не прыгает. Но мне важно, чтобы в дальнейшем сложные прыжки не вызывали у него страх. Чтобы, когда придет время, он начал спокойно над ними работать. То же самое относится и к девочкам. Сложные прыжки не должны пугать. 
– Как Вы думаете, почему в нашем фигурном катании дефицит сильных мужчин-одиночников? 
– Я и сама пытаюсь найти ответ на этот вопрос: почему у меня, к примеру, не сильно морально-волевые мальчики. Что-то они могут, 
но это дается нелегко. Один из моих любимых учеников Адьян Питкеев – безумно одаренный фигурист, но как же тяжело с ним было на тренировках! Адьян постоянно нуждался в доказательствах нашей любви к нему, и от этого страдала работа. А хочется, чтобы спортсмен пришел и просто работал. Любовь, обнимашки, если есть причина обниматься, пусть это будет потом, вне льда, а на льду – работа. 
Раньше мне казалось, что Адьян один такой. Но на смену ему приходят другие, такие же, и это меня пугает. Почему наши мальчики такие 
ранимые? Каждый раз, если что-то не получается, они глотают ком в горле. В них нет злости, пойти и доказать. Доказать себе, мне, кому-то еще, что он сделает, что он может, что не хуже! 
– Сильные мамы, у которых часто сыновья в подчинении. 
– Причина не в этом. Если брать наше российское фигурное катание, то не идут к нам мальчики стройными рядами, потому что есть мужские виды – футбол, хоккей, которые приносят деньги. Фигурное катание в этом смысле уступает игровым видам спорта, да и родители считают фигурное катание не очень мужским. И, начиная с 4 лет, мальчиков-фигуристов вылизывают, жалеют, лелеют, боготворят, потому что их мало. При наборе в спортивную школу на 30 девочек от силы 2-3 мальчика. И как бы эти мальчики ни катались, как бы они 
себя ни вели, их все равно приголубят и переведут в следующую группу. 
А девочек много. Из 30 их остается 15, из 15 – пять. И с первого дня они понимают, что если не будут соответствовать, их выгонят. Возьмите любые российские соревнования фигуристок. Из 54 стартовавших после короткой программы остается 24. Тридцать отсеивается. Я как-то ради интереса посмотрела протоколы: фигуристка, занявшая 35-е место, делала тот же набор элементов, что и 23-я. 
Чтобы отбираться, девочкам нужно быть на две головы выше конкуренток. И девочки знают, что в межсезонье им нельзя расслабляться, потому что в начале сентября будет отбор на Москву, и если они не пройдут, не получат распределение на этапы Кубка России, то провалят сезон. А мальчики: из 16 стартовавших все распределятся по этапам. Конкуренции нет. Оранжерейные условия. Думаю, что в 
этом основная причина. 
Ну и родители, которые считают, что мальчиков нельзя ругать, потому что в будущем это мужчина, опора семьи. И в такой ситуации мальчики очень быстро начинают понимать, что если на них не повышают голос, то можно из тебя веревки вить. Вот и получается, что в итоге ничего не получается. 
– Сколько мальчиков у Вас сейчас? 
– В группах 25 человек, треть из них мальчики. Сказать, что кто-то из них подает надежды… Ерунда все это. Пока кто-то из них не запрыгает 5 четверных, можно подавать все, что угодно. 
– Со стороны Вы производите впечатление сильного тренера и сильной женщины. Каково это быть сильной женщиной? 
– На самом деле, в быту, шаг влево, шаг вправо, если что-то пошло не так, я быстро и легко ломаюсь. 
Как-то зимой выезжала с парковки, и лопнуло колесо, настолько, что машину перекосило на бок. В панике я стала звонить всем, кому только можно, рыдала в трубку, чтобы меня спасали, потому что на улице минус 25, и я не знаю, что делать. И Сергей Викторович Дудаков, который в тот момент уже практически добрался до дома, развернулся, приехал и все сделал. Так что я не отношу себя к 
тем женщинам, которые коня на скаку остановят, в горящую избу войдут. К коню я близко не подойду, а при виде горящего дома убегу куда подальше. 
На катке другое дело, там я полностью контролирую ситуацию, там все мое. Сильный тренер – не обязательно сильная женщина. И кто это 
поставил мне такой диагноз? 
– Чему Вас научили ваши ученики? 
– Спокойнее относиться ко многим вещам, принять, что все, что ни делается – к лучшему. Порой я вижу, что вот плохо, не так, а через полгода – год оказывается, что это путь куда-то. 
– А чтобы Вы хотели, чтобы спортсмены переняли от Вас? 
– Чтобы они ставили перед собой цель и ее добивались. И это не обязательно должна быть цель, связанная со спортом – жизнь длинная, дорогу осилит идущий. Никогда нельзя говорить, что у меня ничего не получится. Нужно делать, делать и делать. И не показывать, как тебе тяжело. Особенно зрителям. Они приходят на соревнования за положительными эмоциями, и им совсем не обязательно видеть истерики и слезы. Это можно позволить с мамой, папой, тренером. А люди, которые купили билеты, пришли на каток, хотят радости и праздника. 
– Каким Вам представляется идеальный спортсмен? 
– Тот, кто не задает лишних вопросов, исполнитель. 
– Женя Медведева такая? 
– Женя – хорошая спортсменка, работоспособная. Она многое переняла от меня. Ко многим вещам относится с юмором. Женя может задать ироничный вопрос, но только в тот момент, когда будет отъезжать от бортика, чтобы выполнить задание.